Таня сидела на старой деревянной скамейке в парке и теребила кисти шарфа, и бессмысленно тыкала экран телефона, который сама же поставила на авиарежим. То ли, чтобы остыть. То ли, чтобы не знать, что Даня даже не пытается ее найти. Ей хотелось кричать, что-то разбить, хотелось и закурить, хотя она не курила. Еще сильней ей хотелось, чтобы кто-то большой и сильный пришел, обнял ее и утешил. И сделал бы так, чтобы снова все было хорошо.

Рыжие фонари, расставленные вдоль аллей, не столько освещали путь, сколько создавали игру теней, добавляя ещё больше драматизма. Прохладный воздух щипал кожу, заставляя плотнее кутаться в шарф, но в этой прохладе было и облегчение — она была майской, не злой, и помогала чуток остыть.

«Может, я слишком многого требую? Может, он давно передумал, но не понимал, как мне сказать? А может, этот ноутбук, с которым он почти не расстается, правда не про работу…» — в голове кружился хаос, от которого хотелось сбежать, но сбежать было некуда.

Она вспомнила, как Даня когда-то признавался ей в любви. Его голос звучал уверенно, он называл её своим смыслом жизни, обещал, что семья всегда будет на первом месте. С первых недель отношений он говорил, что видит ее своей женой. Тогда его слова казались крепкими, как фундамент, на котором строят дома, а теперь они растворялись в воздухе, как дым от давно потухшего костра. Он говорил, а предложения не поступало.

— Почему я всё ещё держусь за это? Почему? — почти шёпотом спросила Таня у вечернего неба. Небо отвечало ветром, далеким криком чаек, гудками машин. Холодало, нужно было идти домой, но видеть Даню было невыносимо. Таня подумала и пошла в бар, где они когда-то познакомились.